class="p1">Нюрнбергский трибунал должен был явить миру грандиозную панораму немецкого общества. Телфорд сказал, что несколько подозреваемых уже содержатся под стражей, но улик против них нет. Мне было поручено раздобыть доказательства для двеннадцати судебных разбирательств, большая часть которых затрагивала общество и различные ветви власти. Первыми стали доктора, проводившие медицинские эксперименты на узниках концлагерей, затем шли юристы, находившие лазейки в законах, с целью осуждения людей по политическим причинам. Мы имели дело с промышленниками, выделявшими деньги на строительство лагерей, которые, в свою очередь, обеспечивали их бесплатной рабочей силой; дипломатами, подготовившими почву для агрессии Гитлера, военными и штурмовиками, принимавшими непосредственое участие в убийствах. Все это было заранее спланированно, и мне предстояло заполучить неопровержимые доказательства их вины.

В Берлине я организовал штаб из пятидесяти человек, которых распределил по разным ветвям правительства. Весной 1947 года один из наших лучших сотрудников Фредерик С. Бурин ворвался ко мне в кабинет и в волнении заявил, что нашел что-то важное. Он протянул мне толстую, способную сравниться разве что с телефонным справочником Нью-Йорка, папку донесений с пометкой «Совершенно секретно». Сотни нацистских военачальников получали эти сведения прямиком из берлинского отделения гестапо. В списке адресатов рядом с высокопоставленными лидерами Третьего рейха стояли и имена генералов.

Объединение под названием Айнзацгруппы, представлявшее собой нацистский эскадрон смерти и получившее столь неприметное обозначение для того, чтобы сбить с толку непосвященных, ежедневно отправляло в Берлин «Отчеты о событиях в Советском Союзе». Геринг и его приспешники создали их с одной-единственной целью: уничтожить всех евреев Советского Союза и соседних с ним государств.

В состав Айнзацгрупп входили четыре отряда, в каждом из которых насчитывалось от 500 до 800 бойцов. Их донесения представляли собой хронологию жертв, загубленных ими же в ходе тотальной войны Гитлера. Когда их количество перевалило за миллион, я бросил считать. Это сегодня нам известно о том, что среди убитых шесть миллионов были евреями, а еще одиннадцать – представителями других национальностей, но передать, что я почувствовал, первым узнав об этом из лежавших передо мной документов, невозможно.

Евреи, цыгане, и те, кого считали врагами Рейха. Согласно плану, эти отряды следовали за немецкими войсками по всей Европе, захватить которую рассчитывали в кратчайшие сроки, и убивали всех. Айнзацгруппы расстреливали людей, выстраивая в шеренгу на краю братских могил целые деревни. С людьми обращались как с паразитами, которых нужно уничтожить. Это происходило регулярно. Первобытная жестокость одного человека уничтожала другого. Такова была их программа, а в руках я держал доказательство.

Я заказал билет на ближайший рейс до Нюрнберга и обратился к генералу Тейлору:

– Вы должны начать еще один процесс.

Он ответил, что это невозможно: адвокаты уже назначены, а бюджет утвержден. В тот момент я потерял самообладание и воскликнул:

– Мы не можем позволить этим убийцам остаться безнаказанными!

У нас на руках было неопровержимое доказательство беспрецедентного по масштабам геноцида, в котором косвенно или напрямую принимали участие все высшие эшелоны нацистской власти, заявляющие, что они ничего не знали. Они что, читать разучились?

Поскольку все юристы уже были заняты, я в отчаянии предложил свою кандидатуру. Телфорд спросил, не помешает ли это исполнению других моих обязанностей, и я заверил его, что справлюсь.

– Приступайте, – ответил он.

Вот так маленький Бенни из Трансильвании стал главным обвинителем самого большого судебного процесса об убийствах в истории. Когда заседание в главном зале частично восстановленного Дворца правосудия было объявлено открытым, мне шел двадцать восьмой год. Это было мое первое дело.

Всего в айнзацгруппах на Восточном фронте насчитывалось около трех тысяч солдат, которые чуть ли не ежедневно выслеживали и убивали ни в чем не повинных мужчин, женщин и детей. С тех самых пор, как торговые суда впервые пересекли семь морей, существовал закон, по которому каждый пират, зная цель прибытия в порт, при задержании должен был беспрекословно пройти по доске. Но мы не могли столкнуть в воду тысячи людей.

Поэтому я решил, что обвиняемых будет 22, по количеству мест на скамье подсудимых. Я отбирал их по трем основным критериям: находились ли они уже под стражей, каково было их звание и уровень образования. Для суда отбирались только самые высокопоставленные и образованные члены тех отрядов. Чтобы попасть на скамью подсудимых, им нужно было иметь докторскую степень. Один из обвиняемых, Раш, был дважды доктором. Я и не знал, что такое вообще возможно.

Процесс требовал подготовки. У нас были документы и обвиняемые. Им требовалось время, чтобы выбрать себе защитников. Затем я столкнулся с проблемой: в чем я их обвиняю и какого наказания прошу? Можно ли предъявить им обычное обвинение в военных преступлениях, запрещенных сто лет тому назад Гаагской конференцией? Я обвинил их в геноциде, потому что знал человека, придумавшего этот термин, – это был польский беженец, юрист Рафаэль Лемкин, покинувший родную страну после того, как нацисты учинили расправу над его семьей; он, словно старый мореход из поэмы Кольриджа, хватал за рукав каждого, кто проходил мимо, и рассказывал, как немцы убили его родных. Помимо этого, я предъявил им обвинения в массовом убийстве и преступлениях против человечности. Я настаивал на том, что масштабы всего произошедшего указывают на преднамеренный характер преступления, а потому именно так его и нужно рассматривать.

Одним воскресным утром я работал в зале суда над вступительной речью и внезапно меня осенило: смысл этого процесса не в восстановлении справедливости. Из трех тысяч человек, ответственных за массовые убийства, на скамье подсудимых предстанут только двадцать два, и все они одинаково виновны: кто-то принимал непосредственное участие в тех убийствах, а кто-то стал частью заговора, в результате которого более миллиона человек были обречены на страшную смерть. И нет наказания, соразмерного их деяниям. Тогда я понял: если мы хотим, чтобы процесс имел хоть какой-то смысл, он должен защищать нечто большее. Люди были убиты только потому, что палачи не принимали их расу, религию и жизненную идеологию. Я обязан помочь предотвратить повторение этих ужасов и заложить основы более гуманного мира. Я должен просить о праве на законную защиту, чтобы каждый человек мог наслаждаться жизнью в мире и достоинстве. Эти образованные и высокопоставленные люди воплощали бесчеловечность по отношению к ближним. И если вы, как нацисты, свято верите, что какая-то группа представляет для вас смертельную угрозу, ведь кровь, что течет в их жилах внушает им желание вас убить (эта мысль играла не последнюю роль в нацистской доктрине), то вы конечно же попытаетесь действовать на опережение. Но это суждение строится на лжи, ведь кровь здесь ни при